1831 июня 11 дня лермонтов

Ответ от Ёергей Сергеев[гуру]
Первые три строфы стихотворения посвящены страстному желанию блаженства, чистым идеалам, возникшим в душе поэта «с детских лет» . Следующие одиннадцать строф - раздумьям о земной жизни, о собственном бессмертии, о любви, о земном участии, об одиночестве и грядущей жизни, о тоске сердца, о превратностях мнений толпы. Герой то уверен в бессмертии, то сомневается в будущей судьбе. В людском мире все чувства извращены, а герой - носитель подлинно человеческих идеалов - не может примириться с толпой. Пятнадцатая строфа подытоживает земной путь героя:
Далее, в восьми строфах идет речь о минутах счастья, испытанных героем, о знаках небес, видимых им в живых явлениях природы, о жизненной позиции в борьбе с судьбой. Все эти темы уже означены в пятнадцатой строфе и, естественно, развиваются в последующих. Мысль о желании действовать, о деятельной душе вновь возвращает героя к земной жизни и собственной судьбе. Демонические настроения, выраженные в пятнадцатой строфе, сами по себе проблематичны: душа героя еще не взбунтовалась, но уже «свершить готова» «много зла» . В 24 строфе это состояние расшифровывается как привычное («Я к состоянию этому привык…») .
«Сумерки души» - вот то, что отличает сознание лермонтовского героя как от ангельской, так и от демонской позиции. Герой уже не может не вернуться к прежней, детской чистоте, не преодолеть скепсис. Правда, направление его мысли в дальнейшем скорее демоническое: он предчувствует раннюю смерть («Кровавая меня могила ждет…») , но завершается все стихотворение возвращением к мотивам первых трех строф. Молодой чужестранец, видя картины природы, обращается к тем же изначальным мечтам, что волновали и лирического героя Лермонтова:
Здесь, в сущности, повторены мотивы первых трех строф - и возвращение к детству, и упоминание о звуках, и трудность словесного выражения «страстей возвышенных…» . Все стихотворение посвящено оправданию возможного, но еще не принятого демонизма, властно овладевающего сознанием поэта, уже неразлучного с его душой, но и не вполне овладевшего ею. Лермонтов как бы хочет получить гарантии в том, что «высокое зло» , на которое решается его герой, и в самом деле не пройдет бесследно, а влекомый благородными побуждениями человек, не ставший богом, не будет именоваться заурядным преступником. ~- Эта трагическая коллизия внутренне для Лермонтова была неразрешимой. Господствующим переживанием остается чувство глубокого страдания, нравственных мук и полного одиночества в чуждом и враждебном мире. Страдание у Лермонтова всегда сродни стихии и чревато мятежом, прямым и непосредственным действием. Во всем этом, безусловно, проявилась глубокая, хотя и стихийная, наивная, диалектичность лермонтовской лирики.