астафьев виктор петрович прокляты и убиты

Ответ от Лучшая Здесь[гуру]
www. iro. yar. ru/resource/distant/russian_language/praktik/h_statya.html Виктор Петрович Астафьев нашел другие слова, которыми проводил погибших в Великую Отечественную войну: прокляты и убиты. В. П. Астафьев верен себе. Роман написан с огромной, беспощадной силой правды. Голодные новобранцы в сборном лагере, жуткая по своей показательно-воспитательной цели сцена расстрела братьев-близнецов, бессмысленно и несправедливо заклейменных дезертирами, заградительные отряды, встречающие пулеметным огнем тех, кто спасся с разбитых плотов и лодок, а теперь пытается прибиться к своему берегу, рыдающий от ужаса связист, тянущий на плацдарм телефонную линию и ради этого, такого нужного, провода бьющий веслом по рукам и головам тонущих однополчан, пытающихся вцепиться в спасительную лодку… Страшная, отталкивающая в своей физиологии правда войны? Да, но эта же кровавая физиология запечатлелась в “Повести о Куликовской битве”, где потрясенный средневековый автор пытается выйти за каноны повествования, чтобы передать катастрофичность окружающей людей гибели: “Паде труп на труп, и паде тело тотарское на телеси крестьянском… ” И в отчаянии добавляет: “Смятоша бо ся и размесиша… ” Но после этого побоища (так автор назвал страшную битву) появилось предание, что Богородица появляется на Куликовом поле в день поминовения, молится за всех павших, и даже называли тех, кому было это чудесное видение… Выдумки? Да, пусть даже так будем считать в душевной слепоте, не боясь греха, но спросим, что же именно выдумали? Не злобу, не проклятие и ненависть оставил в памяти народ, но Вечную память, слезы и молитвы Матери Божьей. Над телами тех, кого вспомнил Виктор Петрович Астафьев, не произнесено иных слов, кроме страшных: прокляты и убиты. И если рядовым участникам страшной переправы еще дана автором возможность хотя бы перед смертью покаяться: “Гад я распоследний и смерть мне гадская назначена от Бога оттого, что комсомольчиком плевал я в лик его, иконы в костер бросал… ” – так сержант, раненный на плацдарме, вспоминает свое прошлое, то командирам, гонящим людей на верную смерть, у Астафьева и этого не дано, они все мерзки, отвратительны, аморальны, да они просто за гранью добра: “Все речистые комиссары, все бравые командиры, вся передовая советская медицина, все транспортники ушли, бросив несчастных людей”. Но самый отвратительный – начальник политотдела дивизии. (У меня один из учеников подобную ситуацию в обществе и в литературе прокомментировал так: “Это словно в китайскую игрушку батарейку другим концом вставили, и побежал паровозик в обратную сторону”. А ведь прав!