Автор Владимир Поболь задал вопрос в разделе Литература
Как матери спасали своих детей в блокадном Ленинграде? см. Алеся Адамовича. и получил лучший ответ
Ответ от Надежда Бонина[гуру]
Бабушка моя спасла двоих-мою маму и ее брата, третий умер, ему года не было. Когда узнали об этом, шли долго домой, по зимним улицам. Бабушка не замечала ничего, а мама (7 лет исполнилось 24 июня) заметила, что из подворотни вышли две тетки. Одна пошла впереди, другая сзади их. первая шла все медленнее, а вторая догоняла. Потом они вцепились в нее, хотели отнять у матери. Военный какой-то оказался рядом, помог отбить. Мама была уверена, что съесть ее хотели. Надежда Бонина
Оракул
(54046)
Это еще не все. У них разбомбило две квартиры. Одна на Якубовича, у Исаакиевского собора, другая на Антоненко. сдругой стороны площади. Их не было дома в это время-за хлебом в очереди стояли. Письменный стол мне достался, на столешнице был большой ожог. Я еще уроки поделать за ним успела. Третью, где я родилась, дед занял на 3-ем этаже 5-этажного дома, потолок был пробит насквозь сверху. Дед воевал, бабушка в госпитале работала.
Ох, какой страшный, тяжелый вопрос.. .
Наверное, спасали любыми средствами.. .
Те, кто поступали по чести и совести - в основном, все умерли.
Так и вымер генотип истинного петербуржца.
А одно знаю Мать прокалывала себе вену И кормила ребёнка своей кровью
Ещё не началась блокада.
Эвакуировали первых,
Одних, детей из Ленинграда.
Их все родные провожали.
Для жизни их везли на юг.
Войну они ещё не знали,
Но небо потемнело вдруг.
И чёрной свастикой фашистской
Накрыло детский эшелон.
Вниз бомбы падали со свистом,
И лес пылал со всех сторон.
Над новгородскою деревней
Есть в воздухе щемящий звон,
И лес ему как будто внемлет,
А эхо повторяет стон.
Из-под земли слышны то всхлипы,
То детский вскрик, предсмертный плач…
И кажется, что ели, липы
Твердят: "Будь проклят ты, палач! "
Лычково. Братская могила
Твоих детишек, Ленинград.
Беда вас с ним соединила,
А в сердце боль стучит, как град.
Моей тете моя бабушка, прабабушка и прадед отдавали последние крошки. Прадедушка даже еду выносил с завода (их там во время смены подкармливали) , что категорически запрещалось делать. Все равно не смогли уберечь. Тетя была слишком маленькая и слабенькая. Но бабушка рассказывала, что горя сильного не было, они уже были готовы к её смерти. Чувство потери пришло потом. (бабушка эвакуировалась с сестрами и братом, прабабушка умерла от голода, а прадед погиб по дороге на завод при бомбежке)
" Люби меня. Люби любого. Непостоянного, хмельного- Люби всем сплетням вопреки. Не опускайся до упреков, не назначай прощальных сроков, и хлеб в дорогу не пеки. " Дм. Свинцов, "Постскриптум".
****
"(...) Но тот, кто не жил с нами, - не поверит- что в сотни раз почетней и трудней в блокаде, в окруженье палачей, не превратиться в оборотня, в зверя... " О. Берголльц. "Февральский дневник".
Тема тяжелая! В студенческие годы я снимала комнату в коммунальной квартире в самом центре Питера. В ней было много людей переживших блокаду. Страшные истории! Оживлять их в памяти не хочется! В нечеловеческих условиях люди часто теряют человеческий облик. Мало кто из тех, кто вел себя достойно, выжил.
"Блокадная книга" Алеся Адамовича потрясает ужасами тех времен. Тяжело читать, без слез - просто невозможно. Только сама став матерью, бабушкой, я понимаю, какие муки должна испытывать женщина, когда ее ребенок просит есть, а дать нечего! Кто-то сразу отдавал все 125 граммов, кто-то придумывал, как отвлечь ребенка, чтобы протянуть эту порцию как можно дольше.. .
Учились мы не умирать,
Старались, всё осилив, выжить,
И так подолгу хлеб жевать,
Чтоб из него всю сладость выжать.
включали патефон, придумывали долгоиграющие истории, разгружали мешки с мукой и потом ссыпали с пальто... А еще лекарство бактериофаг, которое тогда ценилось на вес золота. Оно останавливало расстройство желудка у людей, умирающих от голода на последней стадии. А самое главное - это материнское благословение.
Еще тебе такие песни сложат,
Так воспоют твой облик и дела,
Что ты, наверно, скажешь: - Не похоже.
Я проще, я угрюмее была.
Мне часто было страшно и тоскливо,
Меня томил войны кровавый путь,
Я не мечтала даже стать счастливой,
Мне одного хотелось: отдохнуть.. .
Да, отдохнуть ото всего на свете -
От поисков тепла, жилья, еды.
От жалости к своим исчахшим детям,
От вечного предчувствия беды,
От страха за того, кто мне не пишет
(Увижу ли его когда-нибудь) ,
От свиста бомб над беззащитной крышей,
От мужества и гнева отдохнуть.
Но я в печальном городе осталась
Хозяйкой и служанкой для того,
Чтобы сберечь огонь и жизнь его.
И я жила, преодолев усталость.
Я даже пела иногда. Трудилась.
С людьми делилась солью и водой.
Я плакала, когда могла. Бранилась
С моей соседкой. Бредила едой.
И день за днем лицо мое темнело,
Седины появились на висках.
Зато, привычная к любому делу,
Почти железной сделалась рука.
Смотри, как цепки пальцы и грубы!
Я рвы на ближних подступах копала,
Сколачивала жесткие гробы
И малым детям раны бинтовала.. .
И не проходят даром эти дни,
Неистребим свинцовый их осадок:
Сама печаль, сама война глядит
Познавшими глазами ленинградок.
Зачем же ты меня изобразил
Такой отважной и такой прекрасной,
Как женщину в расцвете лучших сил,
С улыбкой горделивою и ясной?
Но, не приняв суровых укоризн,
Художник скажет с гордостью, с отрадой:
- Затем, что ты - сама любовь и жизнь,
Бесстрашие и слава Ленинграда!
(О. Берггольц "Ленинградке")