другие берега набоков

Ответ от GS[гуру]
Перечитала «Другие берега» и думаю: какое счастье, что он оставил часть себя в своих воспоминаниях и можно – хоть чуть-чуть – соприкоснуться с его миром, узреть питавшие его образы, волновавшие чувства, мысли и буквально осязать этот мощный, неповторимый, тонкий, чувственный синтаксис. Ведь ни в одной мыслимой и немыслимой жизни не дано было бы пересечься, удивиться ему, даже при условии проживания в ближайших окрестностях. Всегда вздымался бы девятый вал невозможности в виде разомкнутых плоскостей аристократизма/образованности/культуры и нищеты/безнадеги/невежества. Поэтому так радует книга, которую он дал мне в руки.
По мере чтения отчетливо понимаю, откуда вытянул Александр Басманов сверкающую нить для тонкой вязи своих «Летейских вод». – Отсюда, с «Других берегов», где все трепещет, живет, воскресает, волнует, вышибает слезу и обращает к туманным, давно, казалось бы, погасшим мгновениям собственного детства и юности, к дням очарованности миром, к эпизодам любви, к тайне рождения и вхождения в жизнь собственного ребенка.
Каждый период повествования завершается или светящимся аккордом нежности, тающей на губах, или скупо и неотвратимо скатывается каплей фиолетового мрака, затворяясь во времени, дарующем ему несомненную вечность.
Да, ВН наделен невероятной духовной и лингвистической впечатлительностью, поэтической зрелостью, способностью к вживанию в момент, к воссозданию его и повторному проживанию пережитого на белой странице.
Поражают прочитанные рассказы: например, никогда не встречавшаяся прежде, композиция рассказа «Круг», который действительно кружит голову, так что я зараз перечитала его трижды; безнадежность «Посетителя музея», щедро рассыпанные там и тут скупые, но точные определения, метафоры, сравнения, образы: «эпилепсия рукоплесканий», «депо общих воспоминаний», «шум рассаживающихся чувств», «крепкая каторжная дружба», «лампочка, горевшая полоумным светом», «упоминалось ее имя, и она сбегала по ступеням чьей-нибудь фразы, не оборачиваясь» (просто слышишь стук ее шагов, и фраза звучит, как музыкальное арпеджио!), «пошлость крепко обвилась вокруг воспоминания, питаясь его грустью», «он опять с досадой думал о зыбкости ее могилы, уже переходившей ползком в стан природы» и т. д., и т. д.
Теперь читаю интервью, и понимаю, что (как и большинство любимых спутников), его отличает не только – уже упоминавшаяся – острая впечатлительность, но и принадлежность к особой касте благородных людей, занятых, прежде всего, своей внутренней жизнью, потоком субъективного существования и опыта, нежели зыбким волнующимся морем вечно предающего личность социума.
Желание творить у этих полубогов беспрецедентно, вот отчего их следы отчетливо пылают на широкой ленте времени, как живые говорящие письмена, к которым я тянусь из своего полусуществования, загораясь от их огня, согреваясь чудным, отраженным светом.
Хочу перечитать все, что у меня есть (а есть у меня только 5 томиков его русской прозы) и чего нет, но тревожит мысль: ведь все, написанное на английском, переводил на русский не автор, а невесть кто. (Да и переведено ли вообще?) Разве можно воссоздать неповторимый, как отпечаток его пальца, узор? Верится с трудом, но посмотрим.
Смешно слушать о том, что ВН никудышний поэт, ибо и проза его – что это, если не поэзия?

Ответ от 3 ответа[гуру]