Автор Илья задал вопрос в разделе Литература
Один день из жизни писателя? и получил лучший ответ
Ответ от Наталья[гуру]
Томас Венцлова
О ПОСЛЕДНИХ ТРЕХ МЕСЯЦАХ БРОДСКОГО В СОВЕТСКОМ СОЮЗЕ
Более сорока лет я веду дневник, заполняя его практически ежедневно. Это я делал и в Советском Союзе, что было рискованным предприятием; дневник я усиленно прятал, он, к счастью, никому не попался на глаза, и в 1977 году мне удалось его вывезти из СССР. Многие записи в дневнике связаны с Иосифом Бродским, которого я знал с лета 1966 года до его смерти.
1972.VI. 3. САМЫЙ ПОСЛЕДНИЙ ДЕНЬ С ИОСИФОМ БРОДСКИМ
Фотограф Лева Поляков повел нас к церкви на улице Пестеля. Во время войны И. с матерью, бывало, лежали в подвале этой церкви, когда Ленинград обстреливался. Она видна с балкона Бродских, и когда я ходил к Иосифу, всегда проверял время по циферблату на ее башне.
Сегодня он надеялся отвезти И. в Комарово — но тот уже был там три дня назад. Все кончилось снимками у церкви.
Потом мы остались одни. Дворами, дабы избежать возможных «хвостов» , пошли к Неве. Спеша вскочили в отплывающий пароходик у Летнего сада и около Медного всадника опять оказались на суше.
[...]
«Там я не буду мифом. Буду просто писать стихи, и это к лучшему. Впрочем, хочу получить должность — пускай бесплатную — поэтического консультанта при Библиотеке Конгресса, чтобы досадить здешней шайке» .
«Надежда Яковлевна [Мандельштам] мне сказала: "Что ж, Цветаева все лучшее написала в эмиграции". Люблю Надежду — не за ее заслуги или ум, а за то, что она человек нашего с тобой поколения» .
В ответ на некоторые мои жалобы: «Человек время от времени должен чувствовать к себе ненависть и презрение — так и приобретается человечность. Впрочем, так она и теряется. Но всегда надо помнить, что уровень, на котором мы [...] уже находимся, абсолютно недоступен для огромного большинства». Я: «Это как слова Феокрита у Кавафиса». И. : «Конечно» .
«Оказалось, что я написал пятьдесят тысяч строк. Хороших — думаю, от двух до четырех тысяч. В прошлом году не смог выдавить из себя больше трех или четырех стихотворений» .
[...]
Рисунок "Супруги Венцлова на фоне крейсера "Аврора". Выполнен И. Бродским незадолго до отъезда из СССР в Ленинграде в день, когда Т. Венцлова рассказал ему о Ч. Милоше. Рядом с Венцловой на рисунке изображена Эра Коробова
Мы плыли мимо лучшей ленинградской набережной. «Вот этого я нигде не увижу. В Европе города рациональны; а этот построен на реке, через которую, в общем, невозможно мост перекинуть». Я: «И все-таки есть похожая набережная». И. : «Во Флоренции. Я угадал? » Он действительно угадал, что я имел в виду.
Ни с того, ни с сего разговорились об Антониони. И. : «"Забриски-пойнт" — страшная дешевка: сдув сцену у Боттичелли, он думает, что он уже Боттичелли. А тут еще эти взрывы». Но «Блоу-ап» ему по душе.
«Ты умеешь водить автомобиль? Это к тому, что у нас похожая психическая структура — рассеянность и так далее». Я: «Ты рассеян за письменным столом? » И. : «Ну нет». Я: «Так вот, автомобиль — примерно то же самое. Тебя не шокирует аналогия? » И. : «Разумеется, не шокирует» .
Наконец дошли до почтового отделения на Невском; И. заказал разговор с Веной [...]. И оба ощутили, что уже пора.
Дал ему бутылку «Мельника» [крепкого литовского напитка] — чтобы распили ее с Оденом. [...]
А потом показали друг другу знак [победы] «V» — два пальца, — и это было все.
.
1972 год. Ушково (под Ленинградом). Рамунас Катилюс, Иосиф Бродский, Томас Венцлова
Поутру 29 января он несколько раз призывал жену, Потом пожелал видеть Жуковского и говорил с ним довольно долго наедине. Выйдя от него, Жуковский сказал Данзасу: «Подите, пожалуйста, к Пушкину, он об вас спрашивал» . Но когда Данзас вошел, Пушкин ничего не сказал ему особенного, спросил только, по обыкновению, много ли у него было посетителей и кто именно.
Собравшиеся в это утро доктора нашли Пушкина уже совершенно в безнадежном положении, а приехавший затем Арендт объявил, что Пушкину осталось жить не более двух часов.
Подъезд с утра был атакован публикой до такой степени, что Данзас должен был обратиться в Преображенский полк с просьбою поставить у крыльца часовых, чтобы восстановить какой-нибудь порядок: густая масса собравшихся загораживала на большое расстояние все пространство перед квартирой Пушкина, к крыльцу почти не было возможности протискаться.
Между принимавшими участие были, разумеется, и такие, которые толпились только из любопытства. От этих господ, говорит Данзас, было очень трудно отделываться, они сами не знали, что им было нужно, и засыпали самыми нелепыми вопросами. Данзас был ранен в Турецкую кампанию и носил руку на перевязке. Не ранен ли он тоже на дуэли Пушкина, спросил Данзас а один из этих любопытных господ.
Между тем Пушкину делалось все хуже и хуже, он, видимо, слабел с каждым мгновением. Друзья его: Жуковский, князь Вяземский с женой, князь Петр Иванович Мещерский, А. И. Тургенев, г-жа Загряжская, Даль и Данзас были у него в кабинете. До последнего вздоха Пушкин был в совершенной памяти, перед самой смертью ему захотелось морошки. Данзас сейчас же за нею послал, и когда принесли, Пушкин пожелал, чтоб жена покормила его из своих рук, ел морошку с большим наслаждением и после каждой ложки, подаваемой женою, говорил: «Ах, как это хорошо» .
Когда этот болезненный припадок аппетита был удовлетворен, жена Пушкина вышла из кабинета*22. В отсутствие ее началась агония, она была почти мгновенна: потухающим взором обвел умирающий поэт шкапы своей библиотеки, чуть внятно прошептал: «Прощайте, прощайте» , — и тихо уснул навсегда.
Госпожа Пушкина возвратилась в кабинет в самую минуту его смерти.. .