карл 12 биография

Ответ от ДИНамовец По духу[гуру]
Общие черты характеристики Карла, столь иронически отмечаемые Мазепою : его упрямство, нетерпеливость, вера в судьбу, в свое счастье, оценка врага по своим прошлым успехам — всё это Пушкин нашел в источниках. Несколько примеров такой веры Шведского короля в свое счастье приведены Вольтером и повторены Голиковым. Последний, объясняя настойчивое желание Карла взять Полтаву, несмотря на потери, говорит, ссылаясь на венецианское издание истории Петра, что Карл „верил, что фортуна, которая против королей датского, польского и против русских войск у Нарвы ему предшествовала, никогда его совсем не оставит“. „Карл XII верил также, прибавляет он, что все дела в свете происходят от счастия, и мнениям таковым научен он был из детства... “ И в другом месте: „Карл верил року, или судьбе, управляющей действиями нашими и определяющей жизнь и смерть человеку... “ Таких черт рассеяно немало в биографиях Шведского короля, даже настроенных к нему сочувственно, как книга Вольтера. Пушкин только следовал им, когда вкладывал в уста Мазепы слова о Карле:
Он слеп, упрям, нетерпелив,
И легкомыслен, и кичлив,
Бог весть какому счастью верит;
Он силы новые врага
Успехом прошлым только мерит и т. д.
Не противоречит его исторической характеристике и то, что:
Как полк, вертеться он судьбу
Принудить хочет барабаном
Карл весь подвластен своей личной судьбе, напрасно пытаясь казаться самостоятельным деятелем; Петр же — по позднейшему определению Пушкина — „мощный властелин судьбы“, идущий к великой цели. И Пушкину, защищаясь от обвинений критики в неверном и тенденциозно приниженном изображении Карла, не было, в сущности, даже надобности ссылаться на субъективное мнение разочаровавшегося в нем Мазепы: биографы Карла вполне подтверждали историческую объективность его характеристики.
Уже в раннем своем труде — в „Истории Карла XII“ (1728) — несмотря на явные симпатии к Карлу, как к представителю европейской культуры, и на скептическое отношение к варварской, деспотически управляемой России, Вольтер, во введении к описанию полтавского боя, дает такую сравнительную характеристику Карла и Петра: „Два самых необыкновенных государя, какие тогда существовали на свете: Карл XII, известный девятью годами побед, Петр Алексеевич — девятью годами трудов, совершенных для образования войск, равных шведским войскам; один, славный тем, что раздавал владения, другой — тем, что дал просвещение своим; Карл любил опасности и сражался только ради славы — <Петр> Алексеевич, не избегая опасности, вел войну лишь ради своих выгод; шведский монарх был щедр по великодушию, московский — давал только с какими-либо целями; один был беспримерной трезвости и умеренности, великодушен по природе, и поступил жестоко лишь однажды; другой, еще не освободившись от грубости своего воспитания и своей страны, был столь же страшен своим подданным, как прекрасен для иностранцев, и чересчур предан излишествам, сократившим даже его дни. Карл имел прозвание Непобедимого, которое могло у него отнять одно мгновение; Петру Алексеевичу народы уже дали имя Великого, которое он не мог потерять вследствие поражения, потому что не был обязан им победам“ .
„Эта битва, — говорил он далее о Полтаве, — должна была решить судьбу России, Польши, Швеции и двух государей, привлекавших взоры Европы... Оба соперника рисковали далеко не в одинаковой степени. Если бы Карл лишился жизни, которую столько раз расточал напрасно —в конце концов, было бы только одним героем меньше... Швеция..., истощенная в отношении и людей и денег, могла найти основание, чтобы утешиться: но если бы погиб царь, вместе с ним оказались бы погребенными огромные труды, полезные всему человечеству, и обширнейшая на земле империя снова впала бы в хаос, из которого она едва была извлечена“.