мяо яо

Ответ от Tulkin[гуру]
Кто же такие мяо-яо? И почему их можно использовать в качестве источника сведений о происхождении царства Чу?Мяо-яо, так же как и родственные им ицзу, являются потомками древнего народа который китайские источники обозначали как мань-и, или «южные варвары» . Наряду с юэ, мань-и составляли самую заметную группу населения Южного Китая в I тысячелетии до Р. Х. При этом, жителей Чу китайские авторы тоже относили к мань-и, полагая их родственными народами. Да и сами чуссцы именовали себя мань-и (как, например У-ван, правитель Чу, «я принадлежу к варварам мань и и» (Сыма Цянь1987, 184).И, хотя термин мань-и иногда мог иметь расширительное значение, можно проследить, как я постараюсь показать ниже, определенные закономерности даже в случаях расширительного использования термина.В работах Р. Ф. Итса приводятся гипотезы ряда исследователей (Эркес, Хирт, Чжан Ци-юнь) , полагающих, что чуссцы являются предками мяо-яо (Итс 1972, 151). Сам же Р. Ф. Итс склонен считать население Чу смешанным, включавшем, помимо мань-и, и другие народы. Поэтому, по его мнению, в этногенезе мяо-яо участвовало не вообще население Чу, а именно «чусские мани» (Итс 1972, 172).Из работ Р. Ф. Итса можно привести много свидетельств тесного родства предков мяо-яо и жителей Чу. Но я ограничусь цитатой одного китайского автора XVI века, Гуан Лу, который писал, что «Мяо – единое целое. Женщины не говорят по-китайски. Знают песни Чу» (Итс 1972, 151). Также, Р. Ф. Итс видел «аналоги поэзии Цюй Юаня (по китайской традиции, автора «Чусских строф» - А. Р.) , особенно «Цзюгэ» , и эпических произведений ицзу и мяо» (Итс 1972, 151).Здесь же я хотел бы отметить, что хотя в советской литературе было принято, вслед за Р. Ф. Итсом, сближать мяо и яо, все же кажется более убедительной точка зрения А. Н. Дементьевой-Лескинен, отмечающей ряд важных различий между мяо и яо (Дементьева-Лескинен 1968, 134-136). Причиной этих различий служит, очевидно, участие в этногенезе яо также и народа юэ.Мань-и создали еще ряд государств, располагавшихся в целом западнее Чу. Из них наибольший интерес представляют собой царства Ба и Шу, и возникшее позже на их основе Дянь. Население этих царств, очевидно, также включало индоевропейский компонент (Итс 1976, 10).Я. В. Чеснов подробно аргументирует, в частности, индоевропейское происхождение культа центрального божества мяо-яо и их первопредка - пятицветной собаки Паньху (Чеснов 1976, 162-168). В этой связи он обращает также внимание на чрезвычайно любопытный народ, упоминаемый в китайских письменных источниках – цюаньжуны, или «собачьи жуны» . Р. Ф. Итс также полагает, что миф о Паньху «трудно принять за китайский» (Итс 1971, 138). Вполне согласна с ним и Э. М. Яншина (Яншина 1984, 121, 127-129), отмечая, что имя Паньху (Паньгу) неизвестно китайской античности и появляется в ряде памятников III-V вв. н. э. А источником его является этногенетическая легенда "южных варваров".Интересно, что в собственно китайской мифологии с Паньгу связан миф о сотворении мира. В нем Паньгу теряет свой характер предка "южных варваров". Э. М. Яншина полагает, что космогоническая легенда о сотворении мира Паньгу является компилятивной, несет черты позднего оформления и появляется только в позднесредневековых китайских источниках (Яншина 1984, 121, 127).Здесь возникает вопрос, который, насколько мне известно, никем не задавался. А именно - почему как раз Паньгу, персонаж не-китайский изначально, был избран в качестве творца мира? На мой взгляд, ответ кроется в посредничестве даосизма.Именно в даосизме огромную роль играет "персонифицированный первозданный хаос (олицетворенный в образе самого космического Лао-цзы и первопредка Паньгу) " (Торчинов 1982, 107). То есть, как раз даосизм уделяет большое внимание космогонии (при малом вообще интересе к этому китайской мифологии (Яншина 1984, 121-129)), создавая даже образ Лао-цзы как персонифицированного первозданного хаоса. И именно даосизм, вырастая из мифологий "южных варваров