отрывок из тараса бульбы

Ответ от Альпинская[новичек]
Они шли с открытыми головами, с длинными чубами; бороды у них были
отпущены. Они шли не боязливо, не угрюмо, но с какою-то тихою горделивостию;
их платья из дорогого сукна износились и болтались на них ветхими
лоскутьями; они не глядели и не кланялись народу. Впереди всех шел Остап.
Что почувствовал старый Тарас, когда увидел своего Остапа? Что было
тогда в его сердце? Он глядел на него из толпы и не проронил ни одного
движения его. Они приблизились уже к лобному месту. Остап остановился. Ему
первому приходилось выпить эту тяжелую чашу. Он глянул на своих, поднял руку
вверх и произнес громко:
- Дай же, боже, чтобы все, какие тут ни стоят еретики, не услышали,
нечестивые, как мучится христианин! чтобы ни один из нас не промолвил ни
одного слова!
После этого он приблизился к эшафоту.
- Добре, сынку, добре! - сказал тихо Бульба и уставил в землю свою
седую голову.
Палач сдернул с него ветхие лохмотья; ему увязали руки и ноги в нарочно
сделанные станки, и.. . Не будем смущать читателей картиною адских мук, от
которых дыбом поднялись бы их волоса. Они были порождение тогдашнего
грубого, свирепого века, когда человек вел еще кровавую жизнь одних воинских
подвигов и закалился в ней душою, не чуя человечества. Напрасно некоторые,
немногие, бывшие исключениями из века, являлись противниками сих ужасных
мер. Напрасно король и многие рыцари, просветленные умом и душой,
представляли, что подобная жестокость наказаний может только разжечь мщение
козацкой нации. Но власть короля и умных мнений была ничто перед беспорядком
и дерзкой волею государственных магнатов, которые своею необдуманностью,
непостижимым отсутствием всякой дальновидности, детским самолюбием и
ничтожною гордостью превратили сейм в сатиру на правление. Остап выносил
терзания и пытки, как исполин. Ни крика, ни стону не было слышно даже тогда,
когда стали перебивать ему на руках и ногах кости, когда ужасный хряск их
послышался среди мертвой толпы отдаленными зрителями, когда панянки
отворотили глаза свои, - ничто, похожее на стон, не вырвалось из уст его, не
дрогнулось лицо его. Тарас стоял в толпе, потупив голову и в то же время
гордо приподняв очи, и одобрительно только говорил: "Добре, сынку, добре! "
Но когда подвели его к последним смертным мукам, - казалось, как будто
стала подаваться его сила. И повел он очами вокруг себя: боже, все
неведомые, все чужие лица! Хоть бы кто-нибудь из близких присутствовал при
его смерти! Он не хотел бы слышать рыданий и сокрушения слабой матери или
безумных воплей супруги, исторгающей волосы и биющей себя в белые груди;
хотел бы он теперь увидеть твердого мужа, который бы разумным словом освежил
его и утешил при кончине. И упал он силою и воскликнул в душевной немощи:
- Батько! где ты! Слышишь ли ты?
- Слышу! - раздалось среди всеобщей тишины, и весь миллион народа в
одно время вздрогнул.
Часть военных всадников бросилась заботливо рассматривать толпы народа.
Янкель побледнел как смерть, и когда всадники немного отдалились от него, он
со страхом оборотился назад, чтобы взглянуть на Тараса; но Тараса уже возле
него не было: его и след простыл.
Источник: ссылка