пригвождена

Ответ от Оля[гуру]
Судьба Марины Цветаевой заставляет вспомнить строки Лермонтова: Что без страданий жизнь поэта? И что без бури океан? Буря в душе поэта Цветаевой (она не любила слова «поэтесса») утихла вместе с последним ее вздохом у роковой черты жизни и смерти, уже не той смерти, которую она, повинуясь моде и навевая романтический туман, так часто поминала в юношеских стихах, а той, которой обрекла себя, не выдержав все-таки безмерной тяжести одиночества и покинутости. Продолжают ее жизнь стихи, проза, продолжает жить в нашем сознании как замечательное явление духа поэзия Цветаевой. Потому что это прекрасная поэзия, рожденная истинным талантом и вдохновением. По известному высказыванию Пушкина, вдохновение «есть расположение души к живейшему принятию впечатлений, следственно к быстрому соображению понятий, что и способствует объяснению оных». Это теоретический аспект. А в «Осени» Пушкин образно воссоздал то состояние, когда «душа стесняется лирическим волненьем, трепещет и звучит, и ищет, как во сне, излиться наконец свободным проявленьем.». В одном случае — рассудок, в другом — поэзия. Они не противоречат друг другу. А вот Цветаева: В черном небе — слова начертаны — И ослепли глаза прекрасные. И не страшно нам ложе смертное, И не сладко нам ложе страстное. В поте — пишущий, в поте — пашущий! Нам знакомо иное рвение: Легкий огнь, над кудрями пляшущий, — Дуновение — вдохновения! Трудно себе представить другого поэта, который бы с такою фанатической убежденностью возвысил надо всем творческое одушевление, как это сделала Марина Цветаева. Цветаевский образ вдохновения по главной сути близок пушкинскому, хотя Пушкин и не считал вдохновение привилегией поэтов. «Вдохновение нужно в геометрии, как и в поэзии», — утверждал он. Но здесь обращает на себя внимание не столько близкий пушкинскому взгляд на вдохновение, сколько его резкое возвышение над всеми страстями человеческими. Ни страх смерти, ни сладость любви — ничто не может стать вровень с вдохновением. В какие-то счастливые моменты жизни оно возвышает все духовные, нравственные, психические и физические возможности человека и с необыкновенной силой проявляет в нем творческое начало, талант. Почему Цветаева вознесла именно вдохновение как страсть, как полную, тотальную самоотдачу человека творчеству над всеми другими страстями? Ответ на этот вопрос дает ее поэзия. Цветаева отнюдь не подавляет иных чувств, даже наоборот, её лирика с необычайной доверчивостью и бесстрашием обнажает интимную жизнь лирической героини, и самый опытный и придирчивый взгляд но обнаружит в ее лучших стихах следов отделки, следов игры. Вдохновение, порыв, творческое одушевление стирают эти следы, стихи выпеваются как мелодия чувства, выговариваются как естественная речь, несмотря на тропеическую насыщенность, цветаевскую плотную образность, ритмическую резкость. Для примера возьмем одно восьмистрочное стихотворение «Психея», написанное почти одновременно с тем, которое цитировалось выше. Не самозванка — я пришла домой, И не служанка — мне не надо хлеба. Я страсть твоя, воскресный отдых твой, Твой день седьмой, твое седьмое небо. Там на земле мне подавали грош И жерновов навешали на шею. — Возлюбленный! — Ужель не узнаешь? Я ласточка твоя — Психея! Психея — олицетворение души — в древних мирах представлялась и как бабочка, и как летящая птица.
Цветаева очень рано ощутила силу своего дара. Вот строки, написанные в 1913 году, которые цитируют все биографы и литературоведы, пишущие о ней, строки наивно-самоуверенные и вещие: Разбросанным в пыли по магазинам (Где их никто не брал и не берет!) Моим стихам, как драгоценным винам, Настанет свой черед. Это ощущение поэтического могущества (на протяжении трудно складывавшейся, полной лишений и разочарований жизни оно, конечно, испытывало кризисные моменты) тоже, как и строптивость и независимость характера, толкало Цветаеву на неожиданные поступки, например на прославление своей Германии в годы первой мировой войны. И несмотря на то что в стихах молодой Цветаевой часто .мелька
Источник: