во время второй мировой войны фашисты схватили

Ответ от Вера Рачкова[гуру]
Это по Авдееву. Во время Второй мировой войны фашисты схватили одного из активных деятелей французского Сопротивления. Вначале ему предложили вступить в сговор с тайной полицией. Но схваченный подпольщик с негодованием отверг эту сделку. Тогда от уговоров палачи перешли к пыткам. Невозможно даже вообразить, через что пришлось пройти этому мужественному человеку. Но ни адская боль, ни разрывающий душу страх перед неизбежностью, ни щедрые посулы –ничто не смогло сломить его воли. Пытки стали ещё более жестокими, ещё более изощрёнными, палачам уже хотелось не столько вырвать нужную информацию, сколько победить узника. Мужество подпольщика они воспринимали как бессмысленное упрямство человека, бросившего вызов их не знающему пределов могуществу. Они были твёрдо уверены в том, что сломать можно любого, просто одни терпят день, другие неделю, но рано или поздно перед судьбой даже герои встают на колени. Как же бесил их этот безумный фанатик! Уже казалось, что ничем невозможно поколебать его твёрдой, как гранит, решимости. Но однажды его пригласили в кабинет, предложили переодеться в хороший костюм, велели принять душ, побриться, привести себя в порядок. Потом посадили в машину и повезли по цветущему Парижу. Завели в кофейню, угостили его горячим шоколадом. Рядом сидели беспечно смеющиеся люди, о чём-то загадочно шепталась молодая парочка, бабушка кормила внука пирожными, на улице ласково шелестели листвой деревья... Жизнь шла своим чередом. От стриженых газонов пахло свежей травой, и этот удивительный запах уносил измученного пытками человека в даль минувшего, в ту сказочную долину детства, где, словно хрустальные замки в клубах синеватого тумана, слабо дрожат очертания полузабытых детских снов. Его никто ни о чём не спрашивал. А он задавал себе один и тот же вопрос: зачем я умираю? Ну вот я умру, умру в страшных мучениях ради этих людей, которые даже не знают о моём существовании, ради этого перепачканного кремом ребёнка, ради этой темноволосой девушки, которая не сводит глаз со своего парня… Какое им дело до меня, до моих переломанных костей, до моих страданий, до моей жизни?.. Так неужели я обязан мучиться ради тех, кому моя жертва не нужна? В камеру его нарочно везли по самым красивым улицам, жизнь стучала в стёкла машины, звала его остаться… И тогда он произнёс: «Ладно». Сказал тихо. Но его услышали. Сказал только одно слово. Но его поняли… Через месяц его выпустили… Раньше было нельзя, чтобы не вызвать подозрений у соратников по подполью. Он пришёл в то же самое кафе… Но там не было ни бабушки с её внуком, ни той влюблённой парочки… И почему-то на улице не шелестели деревья и не пахло травой. Было тихо, было неестественно тихо, и это была даже не тишина притомившейся жизни, а неподвижное безмолвие могилы. Он сыпал в кофе сахар, одну ложку, вторую, третью… Но кофе всё равно был горький, как будто его сварили из полыни.