я всегда твердил что судьба игра

Ответ от Наташка Морозова[гуру]
Здесь видна одна из отличительных черт лирического героя – полное,
едва ли не болезненное отсутствие самолюбия и самоуверенности. Это заметно
и в его эссе, одно из которых даже называется «Меньше единицы» . Все
существо героя так или иначе подчинено вечным и абстрактным категориям,
будучи в то же время окруженным и подавленным бытовыми проблемами:
Я сижу у окна. Я помыл посуду.
Я был счастлив здесь, и уже не буду.
Но именно эту ношу, намеренно или бессознательно, накладывает на
него Бродский – справляться со всеми неудачами путем достижений не
физических, но духовных:
Гражданин второсортной эпохи, гордо
признаю я товаром второго сорта
свои лучшие мысли, и дням грядущим
я дарю их как опыт борьбы с удушьем.
Он выбрал этот путь для своего героя, а стало быть, для самого себя
– ведь Бродский как никто был близок своему alter ego, тот служил ему кем-
то вроде проводника по миру Слов. Результатом этой связи стало глубокое, но
не беспросветное одиночество:
Моя песня была лишена мотива,
но зато ее хором не спеть. Не диво,
что в награду мне за такие речи
своих ног никто не кладет на плечи.
…
Я сижу в темноте. И она не хуже
в комнате, чем темнота снаружи.
Лирический герой смиряется с этим – уж таково свойство его души, -
но не от бессилия, а от сознания всей целесообразности такого одиночества,
обусловленного ожиданием чуда (чуда искусства – позже Иосиф Бродский четче
сформулирует это) . Оно являет собой логичный и безболезненный выход, дорогу
дальше, о чем будет сказано ниже.
Путь же вперед Бродский не считает изменой прежним убеждениям,
прежним чувствам, хотя эволюция лирического героя на протяжении
стихотворения хорошо нами просматривается:
Я писал, что в лампочке – ужас пола.
Что любовь, как акт, лишена глагола.
Что не знал Эвклид, что, сходя на конус,
вещь обретает не ноль, но Хронос.
Вот это уже отражение одного из главных жизненных принципов героя -
ведь «пространство для меня действительно и меньше, и менее дорого, чем
время. Не потому, что оно меньше, а потому, что оно – вещь, тогда как время
есть мысль о вещи. Между вещью и мыслью, скажу я, всегда предпочтительнее
последнее» . А мысль всегда выражается в словах, тем более, что все его
произведения объединяет идея о превосходстве языка над временем. Таким
образом, лирический герой воплощает собой попытки самого автора с помощью
языка овладеть временем. И пусть эти попытки не исполнены страсти, но ведь
человеческие действия имеют гораздо меньше ценности, чем присоединение к
потоку языка. Именно поэтому позиция отстраненного наблюдателя, так часто
принимаемая alter ego поэта, является для него оптимальной. Любые попытки
творца властвовать над языком ни к чему не приводят, потому что Слово само
по себе несет идею всего мира, состоящего из названий, а поэт не в праве
навязывать свое понимание реальности. «Нельзя ничего навязывать обществу.