вольтер что написал

Ответ от Надежда Spes[мастер]
В драматургию врывались в большем изобилии нотки чувствительности («Заира») , её прежняя скульптурная чёткость сменялась романтической живописностью («Танкред»). Долгое время не желая мириться с восшествием новой драмы — как формы «гибридной» , Вольтер кончил тем, что и сам стал защищать приём смешения трагического и комического (в предисловии к «Расточителю» и «Сократу») , считая это смешение, впрочем, законной чертой лишь «высокой комедии» и отвергая как «нехудожественный жанр» «слезливую драму» , где только «слёзы». Долгое время противодействуя вторжению на сцену плебеев-героев, Вольтер, под напором буржуазной драмы, сдал и эту свою позицию, широко открывая двери драмы «для всех сословий и всех званий» (предисловие к «Шотландке» ) и формулируя (в «Рассуждении о гебрах» ) по существу программу демократического театра; «чтобы легче внушить людям доблесть, необходимую обществу, автор выбрал героев из низшего класса. Он не побоялся вывести на сцену садовника, молодую девушку, помогающую отцу в сельских работах, простого солдата. Такие герои, стоящие ближе других к природе, говорящие простым языком, произведут более сильное впечатление и скорее достигнут цели, чем влюблённые принцы и мучимые страстью принцессы. Достаточно театры гремели трагическими приключениями, возможными только среди монархов и совершенно бесполезными для остальных людей». К типу таких буржуазных пьес можно отнести «Право сеньора» , «Нанина» и др.
Аналогична его эволюция и как писателя эпического. Вольтер начал в стиле классической эпопеи («Генриада» ; «Лига или великий Генрих») , которая однако, как и классическая трагедия, под его рукой преображалась: вместо вымышленного героя взят реальный, вместо фантастических войн — на самом деле бывшая, вместо богов — аллегорические образы — понятия: любви, ревности, фанатизма. Продолжая стиль героической эпопеи в «Поэме о битве при Фонтенуа» , Вольтер затем в «Орлеанской девственнице» , едко и скабрёзно высмеивающей весь средневековый мир феодально-клерикальной Франции, снижает героическую поэму до героического фарса и переходит постепенно, под влиянием Поупа, от героической поэмы к поэме дидактической, к «рассуждению в стихах» , к изложению в форме поэмы своей моральной и общественной философии («Письмо о философии Ньютона» , «Рассуждение в стихах о человеке» , «Естественный закон» , «Поэма о лиссабонской катастрофе») .
Отсюда наметился естественный переход к прозе, к философскому роману («Видение Бабука» , «Задиг или судьба» , «Микромегас» , «Кандид» , «Сказка о вавилонской принцессе») , где на стержне приключений, путешествий, экзотики Вольтер развивает главным образом идею о «слепой судьбе» , о случайности, господствующей в жизни, о нелепости оптимизма (фигура доктора Панглосса в «Кандиде» ) и о единственной мудрости, заключающейся в убеждении познавшего все превратности Кандида, что человек призван «возделывать свой огород» или, как эту мысль выражает другое лицо повести, что «необходимо работать не размышляя». Как для всех «просветителей» XVIII века, художественная литература была для Вольтера не самоцелью, а лишь средством пропаганды своих идей, средством протеста против самодержавия, против церковников, возможностью проповедовать веротерпимость, гражданскую свободу, и т. д. Соответственно этой установке, его творчество в высокой степени рассудочно и публицистично. Все силы «старого порядка» яростно поднялись против этого, как его окрестил один из его врагов, — «Прометея» , низвергающего власть земных и небесных богов; в особенности усердствовал Фрерон, которого Вольтер заклеймил своим смехом в ряде памфлетов и вывел в пьесе «Шотландка» под прозрачным именем доносчика Фрелона